Деревенька та была что надо, почти город. И все заглядывали на цивилизацию. Стали появляться в домах и хатках не просто Муськи, а Матильды и Фроси бесшерстные, не Шарики с дворянской родословной, а Флоренсы и Честеры с записями в паспортах родичей до пятого колена. А еще модно стало собачек комнатных заводить, аристократам же не в огороде возиться…
– Мам, пап! Нам тоже надо собачку! Маааленькую, комнатную, – запели в один голос дети, придя от соседей. – Мам, пап!
Как ни отбивалась мать от желания деток, как ни уговаривала, «пап», который переметнулся на сторону чад, однажды утром порадовал семейство.
– Вот, дети мои, вам Элеонора Элис Шарби! С паспортом!
Из-под куртки главы семейства выглядывала мордаха то ли крысы, то ли собаки. Оказалось, что Элеонора Элис Шарби с генами китайской хохлатой.
У детей – радость, собачка-то какая, ни у кого таких нет!
У матери – слезы. Какая собачка? И так во дворе пять Мусек и Мурзиков. Еще и Шарик чей-то зимой прибился.
– Может, вернем, пока не поздно? – робко спросила мать у семейства. – За ней же уход нужен, прогулки…
– Поздно, – сказали, как отрезали, семейные повстанцы. – Да мы ее и любить будем, и ухаживать, и кормить, и купать…
За короткое время собачка с красивым чубчиком стала полноправной хозяйкой и дома, и двора. Ни один кот не имел право подойти к ней, пока королева потчевала. Она не слазила с диванов, оставляла лужи на полу и коврах, когда ее забывали выпустить погулять. Но ее любили. Маленькую и беззащитную. Только мать, взяв в очередной раз в руки швабру, вздыхала.
– Ну что ж ты, Элеонора Элис Шарби, опять лужу наделала, –грустно говорила мать, обрабатывая пятно на полу хлоркой.
Элеонора добросовестно отрабатывала любовь. Она была звонком. Стоило только постороннему войти в калитку, тут же все домочадцы слышали ее звонкий лай.
Шло время. Во дворе сменилось не одно поколение Мурзиков. Все уже забыли, что когда-то в будке жил Шарик. Дети выросли и уехали. А Элеонора Элис Шарби все так же хозяйничала в своих владениях.
– Совсем стара ты стала, моя Элеонора, – обращается мать к собачке. – Слепая, глухая, без хохолка… Иди ко мне, моя королева, пожалею…
Отдав порцию ласки 15-летней старушке-собаке, мать снова пошла за шваброй. Из-за возраста особа королевских кровей уже не помнит, где можно ходить в туалет, а где нет. Но ей все прощается.
Все чаще в доме звучат слова:
– Элеонора! Иди есть! Ах, да. Ты же не слышишь…
– Элеонора! Стой, там же препятствие… Ах, да. Ты же не видишь…
И страшит мать не седина и не болезни. Больше всего пугает неумолимость времени… К королевам тоже приходит старость.
